Сергей Дигол - Старость шакала[СИ]
— Ну, как? — прервал он чтение, чтобы, по–видимому, торопливо пояснить, — я тут книжку пишу. О рынке. Ну, скажем так, почти о рынке.
Валентин давно перестал удивляться проиcходившим с Рубцом переменам. Малиновый пиджак на узких плечах директора уступил место новому — кофе со сливками — костюму, сшитому так, будто Ив Сен Лоран — а Рубец любил повторять, что костюм от Ив Сен Лорана — лично производил замеры талии, плеч и ног, чтобы, не дай бог, не расстроить любимого заказчика. Исчезли золотые фиксы, выдававшие в Рубце, во что бы тот ни был одет — мелкого уголовника, и теперь Николай Семенович Мунтян, директор муниципального предприятия, чуть небрежно пряча руку в кармане итальянских брюк, благодушно улыбался ослепительной эмалью зубов из металлокерамики.
Стремление к респектабельности не помешало Рубцу сохранить почти инстинктивное чувство реальности. Рассказывали, что как–то, в течение нескольких секунд он распорядился проспонсировать городской конкурс красоты и сбросить в канализацию тонну куриных окорочков, в которых главврач санэпидемстанции, не получивший своей обычной доли, грозился обнаружить вирус птичьего гриппа.
Рубец стремительно выходил из тени, с видимым удовольствием отдаваясь щедрым лучам легального — пусть и на бумаге — бизнеса. Рассеянно слушая директора, Валентин рассматривал дипломы на противоположной от окна стене. Раньше такие же — под стеклом, в лакированной рамке, только с Лениным и серпом с молотом вместо молдавского триколора и гербового орла — вручали за успехи в социалистическом строительстве. Если верить дипломам Рубца, его вклад в рыночную экономику был оценен рядом ответственных функций в государственных и общественных организациях, а именно:
в 1997 г. — председателя Ассоциации рынков Молдавии;
в 1999 г. — сопредседателя Республиканского профсоюза работников агропромышленного комплекса;
в 2002 г. — постоянного члена коллегии Министерства сельского хозяйства;
в 2003 г. — члена комитета по торговле при правительстве.
Валентин подобным карьерным ростом похвастаться не мог. Он вообще не мог похвастаться ростом: за пятнадцать лет, проведенных на рынке, спина его заметно ссутулилась. А еще эти пятнадцать лет понадобились Валентину, чтобы выиграть спор у себя самого.
Да–да, окказалось, что шестьдесят лет — еще не старость. В отличие от семидесяти пяти.
— Ладно, иди — замахал кипой бумаг Рубец.
Он пожалел, что позвал Валентина — в глазах карманника читалось такое равнодушие, что Рубец даже поморщился: Валентин ни черта не понял. Даже не пытался вникнуть.
— Кстати, изучи, — вынув из кармана сложенную вдвое бумагу, Рубец вложил ее в ладонь Валентина, — и постарайся как–то ускорить.
Так Валентин узнал о наличии в своих действиях точной, как швейцарские часы, системы. Если бы не дурацкое предисловие Рубца, содержание бумаги сошло бы за признание высочайшего класса воровского мастерства — не больше, но и не меньше.
секунды 1–3: покупательница расстегивает сумку и достает кошелек.
секунды 4–15 (в зависимости от достоинства купюр и расторопности покупательницы): отсчитывает деньги, вручает их продавцу
секунда 9/15 (в зависимости от продолжительности предыдущего этапа) — не позднее, вне зависимости от начала третьего этапа, секунды 20: продавец вручает сдачу (если потребуется), но не спешит отдать товар
секунда 21–23: покупательница прячет деньги в кошелек, а кошелек в сумку
секунда 24–25: продавец в настойчивой форме требует от покупательницы немедленно забрать приобретенный товар — до того, как покупательница успеет закрыть сумку
секунда 26: кошелек — в кармане В.
Валентин сидел на скамейке в центральном парке Кишинева, пропуская через бессмысленный взгляд мелькавшие троллейбусы. Хорошенькая аудиенция, ничего не скажешь. Стоило ли пятнадцать лет ждать?
«Надо ускорить».
Валентин вцепился рукой в скамейку. Неужели встреча была не случайной? «Не может быть», повторял он, но, представив себя на месте директора рынка, Валентин затосковал. Глупо, да что там — непростительно рисковать свиданием, да еще в собственном кабинете, с карманником, обкрадывающим твоих же покупателей. Пусть и со своим, карманным, так сказать, карманником. Да и служба охраны прекрасно справляется: угрюмые жлобы искусно оберегали Валентина, и так же безупречно следили за каждым его шагом.
Первую волну — бессильного отчаяния, смыла внезапно нахлынувшая надежда, и, наполняясь радостью от вида подгонявших друг друга троллейбусов, напоминавших о кишиневских трамваях, в которых долговязый и худощавый, юркий и неуловимый Валентин Касапу потрошил карманы и сумочки ничего не подозревающих пассажиров, щипач, словно ребенок, сжалившийся над канарейкой, позволил выпорхнуть из клетки своей души одной безнадежной мечте.
Вот он в кабинете Рубца, откуда, кстати, исчезли факс и принтер, но зато появилась приемная с длинноногой секретаршей. Чего только нет у нее на столе: тут и исчезнувшие факс с принтером, и компьютер со сканнером, и два телефона, и куча лотков и бумаг. Вот Валентин в знакомом кресле у окна. Он говорит, а Рубец слушает, кивает головой и изумленно поднимает брови: ну, мол, даешь старик! А Валентин продолжает рассказывать, купаясь в накатывающем удивлении директора. Рассказывает, как в свои семьдесят пять бегает — каждый день! — в центральном парке: час утром и полчаса перед сном. Что вот уже года два как не есть мяса (нет, что вы, не в деньгах дело!), зато потребляет витаминизированные йогурты, и размалеванные бляди в супермаркетах, все в золоте и силиконе, заглянув в молочный отдел, брезгливо отшатываются от сухощавого старика, чтобы — Валентин чувствовал это спиной — открыв рот и хлопая накладными ресницами, тупо рассматривать его, удаляющегося, сзади и, встрепенувшись, сгрести в тележку упаковки чертовски дорогого йогурта — не меньше, чем прихватил этот — надо же! — совсем не нищий пенсионер. И еще Валентин много говорит о том, что его работа требует точности, профессионализма и хладнокровия, почти как труд оператора на атомной станции. Попробуй облажаться — устроят карантин не хуже чернобыльского. Так что, если есть такая возможность, хотелось бы пересмотреть, так сказать, условия. Нет, что вы, не в деньгах дело, а в справедливости, денег–то хватает…
— Так поделись, дед!
Валентин поднял глаза: двое ухмыляющихся парней с бутылками, из которых они по очереди отхлебывают пиво. Парней явно заинтересовали мысли Валентина, незаметно перекочевавшие в речь.
— Поделись, а? Бедным студентам не хватает на пиво!
Валентин нащупал в кармане нож и оглянулся по сторонам. Через пару скамеек обнимались влюбленные — их здесь, в парковой аллее, под сводами протягивающих друг другу кроны каштанов, и днем–то не разглядеть, а уж в сумерках…
— Ладно, дед, жируй! — сказал парень — тот, что до этого молчал, и потянул за собой приятеля.
— Капиталист! — гаркнул на Валентина второй, и оба, заржав и шатаясь, направились в сторону обнимающейся пары.
Валентин поднялся и быстро пошел в противоположную сторону. Покидая каштановую аллею, он вдруг понял, что может ответить на вопрос, с сотворения мира мучающий всех несчастливых людей. Вопрос был следующим: «почему я такой неудачник?». Ответ — именно ответ, а не вариант ответа — теперь знал Валентин, и ответ был таким: «потому что всегда не успеваешь». Самую малость, но опаздываешь.
О чем теперь говорить с директором — о каком таком новом проценте, после того как Рубец опередил — да–да, на самую малость?
Да и решился бы Валентин? Посмел бы?
Неудачник! Самый, что ни на есть, мать вашу!
«Ха–ха–ха! Руки вверх, ваша песенка спета!», торжествовал шпион из мультфильма о капитане Врунгеле. Как–то пролежав два часа перед телевизором, Валентин вдоволь нахохотался над чудным мультиком и недоумевал — как это не приходилось видеть его раньше. Должно быть, сидел, успокаивал себя он.
«Да вот же она!», хотелось Валентину, подчинившись мультяшному герою, вскинуть правую руку вверх — так, чтобы все убедились: его оружие в полной готовности. Но теперь он спешил по парковой аллее, не обращая внимания на каштановый свод над головой и ровный — большая редкость для Кишинева — асфальт под ногами.
«Надо ускорить», не выходило у Валентина из головы, и ему привиделась рука — тоже правая, но чужая, которую он сразу возненавидел.
Рука не была морщинистой и безволосой, со вздувшимися, как у Валентина, венами. Это была другая рука — мохнатая, молодая и мускулистая, стремительная как кобра и точная как копье.
Рука нагло копалась в дамских сумочках вместо руки Валентина.
***Глава пятая
